Один “поэт” как-то сказывал, что все еще ищет пути, которые вернут его в “небесный Иерусалим обратно”. Можно гадать, почему именно эти земли стали обетованными не только по религиозным соображениям, но и по случаю дня сегодняшнего. Но как бы там ни было, Израиль стал местом, куда все едут и откуда все говорят и пишут, стирая иногда для публики самобытность, не привезенную эмигрантами, а жившую в этом доме, городе и стране всегда.
Что среднестатистический человек вообще знает об Израиле, кроме Иисуса, который ходил по улицам Иерусалима, и медицины, которая считается в общем-то хорошей. Конечно, не забываем про ермолки и хумус.
Стереотипы — иногда зло. Но и рассказывать что-то о культуре и людях любой страны — то же самое, что вытаскивать наобум драгоценности из бездонного сундука — дело совершенно опасное, потому что кольцо краше браслета, но и серьги так блестят на солнце! То есть рассказать о чем-то конкретном значит рассказать о тех нескольких камушках, что омывает океан, а желание рассказать больше приводит к жадности. И как мы помним чревоугодие — грех.
Поэтому среди бесконечных рыбьев бликов на дне морском выбираешь что-то одно, что нашло тебя сразу и сразу же полюбилось. Выбираешь имя, место и движение, с которых начнешь подводный путь.
Есть, например, имя, и имя это — Кафка, писатель еврейского происхождения, который в современных реалиях вполне себе мог бы учалить куда-нибудь в Тель-Авив. Таких имен, рассыпанных по планете и во времени целое множество, которое не поместилось бы в пещеру и сорока разбойников. Но для одного автора вполне бы хватило места в рюкзаке, для него хватило бы времени, пока едешь в метро, потому что присмотреться к нему — уже больше, чем не знать.
Этот автор — Шмуэль Йосеф Агнон — лауреат нобелевской премии, который писал на иврите. Например, сборник рассказов «Под знаком рыб» вобрал в себя истории разных людей иногда обычных, а местами и удивительных. И если Чехов так хорошо описывал русскую церковь, подмечая детали, которые знакомы только людям воцерковленным с детства, то Агнон раскрыл родину в многогранности вкусов, цветов и голосов. В самом сборнике Ангон подметил через мысли героя, что «свои стихи Дорбан писал в этом ритме верблюжьих шагов, и человек, который никогда не слышал, как шагают верблюды, не смог бы уловить поэзию и в стихах самого Дорбана” (Дорбан — герой рассказа).
Читателю приоткрывают дверь в чужую культуру, но ключ всегда находится под ковриков, возле дома, который недоступен самозванцу в полной мере. Проникнуться культурой легко, но вот для слияния с ней нужно даже больше, чем время.
И если есть коврик, дом и улицы, по которым бродил Иисус, то есть и места, где может пройти путешественник, чтобы забрать с собой что-то помимо хумуса. Так из прошлого к человеку взывает парк Кесария. В этом месте нашли самый древний театр на территории Израиля. На этой же земле стоит дворец царя Ирода, того самого человека, который приказал убить младенцев. В этом же дворце нашли плиту, посвященную Понтием Пилатом императору Тиберию. Удивительно, как герой, этот уставший человек с собакой, который хочет забыться вечным сном, выходит со страниц “Мастера и Маргариты” и приобретает телесность, пусть и ушедшую в прошлое. Кесария — место, которое не отрицает главное.
И если есть имя и улицы, то нужна энергия, которая будет знакомить и вести под солнцем и небом. “Гага” — вид танца, который придумал Охад Нахарин. И это даже не “вид”, а язык, понятный животным, где движение самоцель, а не способ показать себя. Этот “язык” зародился здесь, в Израиле, и приобрел популярность и вне страны. Сам Охад говорит, что “средством общения становится не то, «как я выгляжу», а сосредоточенность на развитии движения. Только так рождаются кульминационные выбросы энергии. Танцовщики не видят, как они выглядят, и это связывает их с пространством, с самоощущением, выстраивает их отношения между собой. Мы не смотримся в зеркала, мы не влюблены в себя, в свои образы, в свои отражения — мы испытываем это чувство к движению, ну а уже потом любим друг друга”.
Изучение чужой культуры — в каком-то смысле изучение математики пространства, которое наполняется людьми всевозможными вещами, поэтому так важно отделять суррогат от сердцевины.